Прощай, Ельцин

— Давайте просто поговорим, как старые друзья, — с теплотой произносит Ельцин.

— Благодарю вас за это предложение, — охотно отвечаю я. — И буду откровенен с вами, Борис Николаевич. Несмотря на результаты думских выборов, я верю по-прежнему, что остаётся возможность для продолжения политики сотрудничества с Западом и реформ внутри страны. Такая повестка способна принести вам победу в вашей президентской кампании, которая скоро должна стартовать. Восхищаюсь вами и ценю вашу дружбу, но я не тот человек, который может быть полезным в проведении другой политической линии. Сейчас, когда я избран в думу, станет легче: мне нужно только выполнять наказ избирателей, без особых объяснений. Я не хочу ослабить вашу позицию по отношению ко всем этим безумным коммунистам и националистам. Уходя из правительства, я не предаю вас, Борис Николаевич.

— Я в этом не сомневаюсь! — воскликнул он и через паузу добавил: скажите, что вас беспокоит. В конце концов это ведь политика президента; я президент, и я не изменился.

Вся обстановка встречи говорила о возможном новом предложении. Думаю, если бы я признал какие-то технические ошибки, попросил о небольшом одолжении, вроде назначения себе ещё одного заместителя и, что самое важное, обозначил бы согласие с новым политическим курсом, скорее всего, я смог бы остаться в должности. Так в чём же была проблема?

Я сделал успешную дипломатическую карьеру в советской системе. И, казалось, для меня не было ничего легче, чем вернуться к обычному советскому недоверию по отношению к Западу. Если старая система балансировала на грани войны с Соединёнными Штатами и НАТО, новая будет балансировать на рубеже политической конфронтации с тем же самым врагом. Да, я хорошо знал правила игры по-старому, но не мог растоптать собственную мечту о коренных переменах в нашей стране. Я гнался за Жар-птицей, а должен был радоваться пойманной курице?

Эти мысли одолевали меня весь последний год и сейчас промелькнули в голове с быстротой молнии. Я продолжил.

— Меня беспокоит стратегия, Борис Николаевич. — Его лицо потемнело, но я продолжил. — Её целью должно быть всеобъемлющее соглашение о союзе с НАТО. Однако мы видим взрыв антинатовской риторики. Это портит внутриполитический климат к выгоде неосоветских сил и готовит почву для унижения России в 1997 году, когда завершится процесс расширения НАТО. Расширение уже неизбежно, как стопроцентный прогноз дождя, и мы можем либо запастись зонтиком — зонтичным соглашением о союзе — или промокнуть.

Он почти не слушал последнюю часть моего монолога: вопрос о НАТО для него не подлежал обсуждению. Я остановился, и он сказал, словно размышляя вслух:

— Мы ошиблись, да?

Я энергично кивнул, в отчаянной надежде, что он имеет в виду нашу антинатовскую стратегию.

— Мне кажется, нам просто не хватило опыта, — продолжил он. — Иначе как бы мы могли проголосовать за ооновские санкции против Сербии в 1992 году?

Моя надежда рухнула.

— Я по-прежнему уверен, Борис Николаевич, что голосование в Совете Безопасности было отрезвляющим сигналом для Милошевича. Мы разговаривали с ним несколько дней назад на мирной конференции в Париже, и он очень высоко оценивает нашу роль. Я сказал ему, что скоро будет другой министр иностранных дел, более «просербский», но что ему не следует поддаваться искушению применять силу в Косово. Держать Милошевича под контролем — самая сложная задача нашей дипломатии на ближайшие несколько лет. И опять: этого можно достичь только в сотрудничестве с Западом.

Иллюзий у меня уже не было. Никто ещё не осмеливался читать лекции Ельцину, а тем, кто пытался, это не сходило с рук. Но я сполна использовал свой последний шанс сказать ему то, что, по моему мнению, было правильно.

— Что-нибудь позитивное для выборов есть в вашем арсенале? — его голос напрягся.

— Есть очевидные и простые вещи. «Большая семёрка» готова официально объявить себя «Большой восьмёркой», приняв Россию в статусе полного члена летом 1996 года, но объявлено об этом будет весной. Кроме того, члены этого престижного клуба уже приняли ваше приглашение провести весной в Москве чрезвычайную встречу, посвящённую ядерной энергии. Это станет не только проявлением уважения к России и её президенту, но и признанием наших достижений в области высоких технологий. Весной Совет Европы наконец примет Россию в свои ряды как полноправного члена. И последнее, но не менее важное, — главы государств СНГ просят вас председательствовать в Содружестве в следующем году. Предстоит несколько важных двусторонних мероприятий с этими странами, с которыми нас объединяет общее прошлое.

Я видел, что мои слова произвели на него впечатление, но он не хотел этого показывать. Странная мысль пришла мне в голову: все эти позитивные результаты проклятой «прозападной политики» присвоит себе безупречный патриот Евгений Примаков, который уверяет, что жёсткость в отношениях с Западом более продуктивна. И фактически западные демократические клубы будут приветствовать кремлёвского лидера после того, как он под влиянием бюрократии и силовиков окончательно откажется от попытки установить демократию.

Давая понять, что время, рекомендованное врачами для деловой встречи, вышло, Наина Иосифовна присоединилась к нам, чтобы выпить чашку чаю и немного поговорить о моей дочери Наташе, которая, похоже, ей искренне нравилась, и о своих внуках.

Прощаясь, я попросил Ельцина ответить мне по поводу будущей работы как можно скорее.

— Да, я помню и выполню наш уговор. Дайте мне ещё немного времени. В любом случае, мы ещё поговорим, перед тем как решение будет принято, — сказал он.

На следующее утро я отправил в Кремль заявление о бессрочном отпуске и передал помощнику заявление об отставке, чтобы он в нужный момент мог его отправить президенту. 7 января раздался звонок, и Ельцин сказал, что будет лучше, если я поработаю в думе, хотя, разумеется, мы останемся друзьями. «Полностью согласен, Борис Николаевич!» — ответил я с почти невежливым энтузиазмом: неопределённость длилась слишком долго. После этого я позвонил в мой офис, попросил помощника отправить заявление, налил стакан виски и попробовал обдумать следующий этап моей жизни.

И уже в сотый раз я вспомнил чаепитие с Ельциным у него на даче. Как я и подозревал, оно оказалось нашей последней встречей. То, что я увидел, произвело на меня гнетущее впечатление — старый больной человек, с трудом справляющийся даже с ограниченными официальными обязанностями. При этом — мечтающий об избирательной кампании и об ещё одном сроке во главе одной из самых беспокойных стран в мире, страны, отчаянно нуждающейся в динамичном лидере, полном решимости провести всеобъемлющие реформы, которые сейчас застряли на полпути.

Невыносимо было видеть, что теперь политическая повестка Ельцина свелась к выживанию на вершине бюрократической пирамиды. Эта странная конструкция была смонтирована из остатков системы, которую он однажды захотел разрушить. В этом он был похож на бóльшую часть российских граждан, оказавшихся между двух миров — опустошённых сложностями переходного времени и не желающих ни повернуть назад, ни двигаться вперёд.

Ельцинская страница в книге моей жизни была перевёрнута. Не в его привычках было возвращаться к отставным помощникам, особенно ближайшим, казалось, ему было необходимо было вырвать их из своего сердца раз и навсегда. Я тоже не был готов оставаться в команде Ельцина образца 1996 года.

Думские перспективы были не намного лучше — там преобладали коммунисты, популистская банда Жириновского и черномырдинские центристы-лоббисты. Единственная партия демократического направления, «Яблоко», мне не подходила, хотя я давно знал Явлинского как преданного реформатора. Однако его соперничество с Гайдаром и другими демократическими лидерами, осложнённое симптомами звёздной болезни, подтолкнуло его к союзу с полулиберальными «шестидесятниками». Такими, как Владимир Лукин или Анатолий Адамишин, и другими политическими персонажами, которые были совсем не в моём вкусе. Если бы мне пришлось выбирать партию, я бы предпочёл «Выбор России», но она не преодолела пятипроцентный барьер. Избранный как беспартийный кандидат, я решил занять место в задних рядах, среди политически разношёрстной и неорганизованной группы независимых депутатов, мнение которых в дискуссиях не имело веса.

Вскоре я получил болезненное подтверждение моим пессимистическим ожиданиям в сфере не только политического влияния, но и финансовых возможностей депутата думы. В отличие от Америки, бывшие члены правительства в России не могут рассчитывать на доходы от публичных выступлений или издания книг — этот рынок у нас не развит. Я получал предложения от некоторых олигархов, но, если бы я принял одно из них, пришлось бы либо уйти из думы, бросив народный мандат, либо лоббировать частные интересы, злоупотребляя парламентским статусом и компрометируя его. Ни то, ни другое меня не привлекало. Тем не менее некоторое время я поддерживал дружеские отношения с некоторыми бизнесменами, которые симпатизировали реформам, и пользовался их безвозмездной поддержкой. Таких, как Олег Бойко и Владимир Гусинский.

Разговаривая с крупным бизнесом, я поражался упрощённому пониманию политики, которое разделяли многие из его представителей, в том числе молодые и успешные банкиры. Они думали, что могут купить всё, включая политиков, генералов и избирателей. И они решили поддержать переизбрание Ельцина, назначив Анатолия Чубайса, по сути, руководителем избирательной кампании (хотя должность его называлась скромно: «руководитель аналитической группы избирательного штаба). Оба эти решения хорошо иллюстрируют логику богатых «новых русских». Они почти не скрывали своих надежд на то, что слабым Ельциным, в случае его избрания при их финансовой поддержке, можно будет управлять в своих деловых интересах и что Чубайс, только что уволенный Ельциным, будет так им благодарен за своё политическое возвращение, что поможет им управлять президентом.

Тем из них, кто интересовался моим мнением, я сказал, что считаю такую стратегию ошибочной. Прежде всего Россия нуждалась в продолжении радикальных демократических и рыночных реформ. Нужно было пройти непростой путь до того времени, когда права частной собственности будут надёжно обеспечены, а с властью бюрократии и спецслужб будет покончено. Иначе все эти постсоветские состояния будут недолговечны и ненадёжны. Для этой задачи нужно найти молодого реформатора, а не обессилевшего ветерана, при всём моем уважении к Ельцину. Им может стать Явлинский или Немцов, или кто-то ещё. Шансов поднять рейтинг любого из молодых реформаторов было намного больше, чем поднять катастрофически низкий рейтинг Ельцина.

На эти аргументы мне отвечали, что в среднесрочной перспективе большому бизнесу выгоднее иметь управляемого президента и нарастить богатство, чем выстраивать отношения с условным молодым реформатором, который будет настаивать на свободной рыночной конкуренции, верховенстве закона, серьёзном ограничении коррупции и других мерах, опасных для олигархии почти так же, как для бюрократии.

Кроме того, на мой взгляд, у олигархов не было никаких гарантий, что Ельцин будет играть по их правилам. Рядом с президентом всегда будут могущественные группы и личности, которые сами захотят стать олигархами вместо того, чтобы обслуживать уже существующих. Этот довод вызывал смех и недоверие: генералы службы безопасности находились на содержании олигархов, а бюрократия в целом была слишком дезориентирована и ослаблена в постсоветской обстановке, чтобы породить что-нибудь кроме коррупции. Такое мнение разделяли почти все представители крупного бизнеса.

Моя очередь посмеяться, но без радости, пришла в декабре 1999 года, когда Ельцин ушёл в отставку и передал власть главе Федеральной службы безопасности, бывшему подполковнику КГБ Владимиру Путину, решительно собирающемуся стать царём и завести олигархов по своему выбору для управления российскими бизнес-картелями. Недавно рассекреченные записи разговоров между Биллом и Борисом показывают, что Клинтон отнёсся к этому назначению легкомысленно.

Выполнив свои депутатские обязанности до конца срока, в декабре 1999 года, я отказался от переизбрания и начал новую жизнь в качестве бизнесмена. С тех пор я занимался многим, от совместного владения и управления торговой компанией среднего размера, заседания в советах директоров российских банков, консультирования международных корпораций, действующих на развивающихся рынках, до выступления с платными лекциями о российской и международной политике.