моим родителям
1
Таким ветром можно сдуть с человека носки, даже если на них ботинки. Ветер катится по траве, трава здесь человеку по шею, а если человек сядет на корточки, его никто не найдёт, включая его самого. В небе тоже всё колышется, но синее и голубое. В отличие от травы, наверху всё бежит по-настоящему, но целиком не убегает, поскольку много всего на небе, что может бежать.
Под Василием — огненно-рыжий ручной бизон. Шерсть на бизоне тоже бежит — от хвоста к загривку, но, как и трава, никуда не убегает. Василий с бизоном — лучшие друзья, Василий то и дело прижимается щекой к разогретой пыльной шерсти, бизон косится на Василия понимающе. Откуда они с бизоном взялись друг у друга, Василий не знает и не каждую минуту уверен, что ему это знать необходимо. Оттого, что на нём — Василий, бизон всё умеет и всё понимает. Когда они вместе, это гораздо больше, чем один плюс один. Это вообще не таблица сложения, а что-то намного полезней и важнее. Вот бы ехать долго-долго и не приезжать никуда. Так их дружба с бизоном никогда не закончится.
2
Есть одно северное лесное озеро, на берегу его — сторожка. В сторожке всё время живёт лесник. Ближе к Новому году у лесника прибавляется забот, а в новогоднюю ночь он вообще уезжает в командировку. В это время в сторожку привозят тщательно отобранного ребёнка. Ребёнка отбирают, во-первых, из кучи других детей, а во-вторых — у родителей. Всего на несколько дней. Родители волнуются, но гордятся: их ребёнку в этот Новый год предстоит спасти мир.
Дело вот в чём. Так получилось, что мир всё ещё есть только потому, что в новогоднюю ночь избранный ребёнок — каждый раз новый — остаётся один в сторожке лесника и спасает мир. Как у ребёнка это получается, никто не знает. Когда телевидение потом берёт у детей интервью и спрашивает, что именно они делали, дети отвечают, что ничего особенного. Ну поели пирога, который лесник оставил, ну покормили белок — сперва разбудили, а затем покормили, — ну повалялись в снегу, ну… ещё там всякое, забыл уже. В общем, взрослые по-прежнему не понимают, как так выходит, но рисковать и не привозить ребёнка в сторожку не хотят. Вдруг первое января не наступит?
В этом году ездил Василий.
3
На песке стоит сервант, очень высокий, выше Василия на четыре, нет, на пять голов. Сервант пустой — или, по крайней мере, так кажется снизу, — кроме самой верхней полки. На самой верхней полке стоит старая красивая кружка. Без цветочков, без золотой каёмки, настоящая эмалированная кружка, двумя руками надо брать. Василию необходимо добыть кружку, потому что под камнями замышляют крабы, вождя следует поймать и посадить в кружку до утра.
Василий растерян. Если полезть на сервант просто так, он может упасть, и тогда не оберёшься. В горсти вождя брать опасно: а вдруг он вооружён? Вечереет, и скоро крабов перестанет быть видно, а разговаривают они совершенно бесшумно. Василий в задумчивости отвлекается от кружки и крабов, взглядывает на море — и понимает, какая ерунда эти крабы. Сервант мгновенно исчезает, и не нужную больше кружку можно взять с песка просто так. Где-то далеко-далеко, на высокой горе, над розовым обрывом, заросшим ёлками, сервант возникнет вновь, а на верхней полке у него будет стоять корзина, в которую очень удобно собирать боровики.
4
У одного Очень Доброго волшебника ангел-хранитель был весь шоколадный. Очень Добрый волшебник безостановочно делал добрые дела, и ангел отламывал от своего пальто кусочки и поощрял Очень Доброго волшебника. Пальто немедленно отрастало обратно.
У одного Просто Доброго волшебника ангел-хранитель был обыкновенный, делать ему обычно ничего не требовалось, и от безделья он стал философом.
У одного Недоброго волшебника ангел-хранитель был неврастеником и навещал психотерапевта.
У одного Злого волшебника ангел-хранитель был жабой.
А Василию, говорят, полагается ангел-предохранитель, который поэтому — птица-феникс. Василий часто видит его своими глазами — у соседей за забором.
5
На одной не очень бойкой железной дороге в горах есть две станции, довольно близко друг от друга. Когда паровоз приезжает на одну, хвостовой вагон поезда отходит от платформы предыдущей станции всего шпал на тридцать. Или тридцать две. И пассажиры спрыгивают с платформы, проходят эти немного шпал, залезают на подножку последнего вагона и дальше топают по вагонам гуськом, а паровоз стоит и ждёт. Пассажиров просят не заходить в вагон-ресторан за пирожными, но тогда пришлось бы лезть через крышу. И хотя на крыше вагона-ресторана специально установлены поручни и в железных приваренных кадках для красоты посажены традесканции, пассажиры всё равно ленятся туда вылезать, особенно в дождь, или когда пассажиры толстые или чересчур взрослые. Или, как это часто бывает, и толстые, и чересчур взрослые — и скучные вдобавок.
Василий сидит на платформе, куда приехала голова поезда. Василий шёл по вагонам быстрее всех, пирожное купил всего одно — безвозвратно уронил его в тамбуре — и теперь ждёт, когда поезд перестанет стоять и обратно сделается настоящим поездом*.
<…>