ЧТО ЭТО ЗА СТРАНА?
Очи наполнены темнотой,
а ведь ничуть не угрюм!
Это кузнечик такой золотой
из довоенных Сум —
вырезан, видимо, из фольги
ножничками для ногтей.
Скачет… Господь ему помоги —
сохрани хоть детей!
Милый кузнечик, скачи сюда
тут тебя ждали давно…
книжки, игрушки, еда и вода —
всё как и быть должно.
Скоро приедет твоя семья —
поезд уже в пути,
будете снова все вместе… я?
Я из России. Прости.
Что ты… куда ты? Ведь мы не враги!
Но твоё сердце — броня.
Маленький беженец, не беги…
не убегай от меня!
Н. Калошиной
Здравствуй, чужой кров.
Здравствуй, чужой хлеб.
Как для меня нов
Божий чужой гнев —
и небеса вдруг
сделались далеки…
Помню, Святой Дух
просо клевал с руки!
Рушатся времена?
Кончился небосклон?
Помню, просил — «на!»
Нынче стучу — «вон!»
Мне говорить — с кем?
Чей оплатить счёт?
Ты же мне был шлем.
Ты же мне был щит.
Не высока ль цена —
в доме своём изгой…
Что это за страна?
Господи, Бог с Тобой!
Поколению не знавших войны
снились детские чудесные сны.
Явь печалила… но что значит явь —
раз не нравится, возьми да поправь!
Поколению не знавших войны
палачи были уже не страшны —
только тени их… но что значит тень,
раз такая в голове темнотень!
Поколению не знавших войны
мысли, в общем, были запрещены —
если громко… но что значила мысль?
Ну подумай про себя да уймись!
Поколению не знавших войны
были дальние края не нужны —
ну и правильно: ведь что значит край?
Обойдёшься, во дворе поиграй!
Поколение не знавших войны
отсмотрело наконец свои сны.
Поколение не знавших войны
навсегда ушло из этой страны.
Тогда ещё стихи водились в сих краях,
тогда, ещё не пав во всех своих боях,
я собирал в саду причудливые тропы,
тогда ещё вели извилистые тропы
в такие тайники неведомой души,
где мир и тишина: укройся и пиши.
Тогда был старый век, и все мы были живы,
тогда на флаге изолгавшейся державы
за молот золотой ещё держался серп —
такой же золотой, но век был милосерд
и каждому давал одежду и еду,
и ставил каждому пятёрку по труду.
Тогда и этот сад был сыт, обут, одет —
и с яблоком во рту сидел в качалке дед
и всё в столбцах газет разыскивал ответ,
которого там не было, да и поныне нет,
и подавали чай под яблоню и вишню,
и каждый раз на чай заглядывал Всевышний.
Тогда был небосвод ровнее и положе,
да и Всевышний был значительно моложе
и обещал, что утешений впереди —
хоть улицы мости, хоть пруд пруди,
и улыбался, безмятежно повторяя:
«Все, кто живёт в этой стране, достойны рая».
…и думали,
что она либо умерла, либо очарована.
Шарль Перро. Спящая красавица
Что там в руках — что в облаках
и где журавль — где синица,
теперь уже не объяснится
ни так, ни эдак и никак:
тут чем-то залита страница —
как раз на слове «заграница»,
и больше эта заграница
в поблёкших не видна крючках.
А спросят — что-нибудь наври
про населенье коренное:
что головы у них — по три,
и все с луну величиною,
и все отравленной слюною
от веку брызжут… дикари.
Наври, как врали сотни лет
бродяги, странники, гуляки,
чьи беззастенчивые враки,
кружась и не даваясь в руки,
очаровали белый свет, —
и никакого шанса нет
разоблачить все эти враки,
и никакого смысла нет.
И не тебе — ловить на лжи
да посягать на миражи,
гуляка, странник, белый клоун!
Ты сам попрал все рубежи,
а спросят, где пропал, — скажи,
что умер или очарован.
Шаши и Максу
Буду в Париже, но только на пять минут.
Встретимся? Как же, конечно… не жаль, не жаль —
мне бы тебя обнять, на тебя взглянуть!
В зале прилёта? Отлёта? Сама решай.
Что же вы сделали с нами, мерзавцы, мразь?
Как вы посмели? Да чтоб вам гореть в аду!
Завтра… во сколько… какая плохая связь!
В семь-полвосьмого? Я в Польше, но я приду!
Это не мы, это вы должны были — вон,
в Тьмутаракань, в Антарктиду, по полюсам!
Где ты сейчас? Поднимайся, какой диван!
Нет, оставайся на месте, приеду сам!
Чтоб вам укрытья на всей земле не найти,
чтоб вы все сдохли, давно уж пора… имхо.
Я не могу починить тебе комп, прости! —
я на Луне, дорогой, это далеко.
Ехать нельзя, оставаться — ещё нельзей,
дикое прошлое бегает по пятам.
Боже, как много на свете стало друзей!
Боже, как мало их там… тарарам-там-там.
Нам надо переговорить —
хоть где-нибудь, хоть на вокзале:
мы всё неправильно сказали,
всё надо переговорить.
А то ведь… жизнь пошла петлять
и так причудливо петляла,
что нас уже не впечатляло
опять за ней бросаться вспять.
Но надо переговорить —
и надо всё перелопатить,
все дыры переконопатить,
остроты все переострить,
и весь табак перекурить,
и перепить весь чай, весь кофе,
и переусмирить всю прыть,
и перевыжить в катастрофе,
где два сигнальные флажка
вдруг не заметили друг друга —
и жизнь, насмешница, хитрюга,
их разбросала на века.
Воспоминаньями сорить,
к чужой судьбе себя готовить…
вот только б встретиться, а то ведь
так и не переговорить.
Книжная лавка. Путан забастовка.
Временной власти вердикт.
Первая главка. Последняя главка.
Путь напрямую. Улыбка. Уловка.
Но это ещё не моя остановка,
мне ещё не выходить.
Улочек и площадей подтасовка:
лжив их порядок и дик.
Дичи доставка. Подков перековка.
Всюду мерещатся Кэрролл и Кафка.
Но это ещё не моя остановка,
мне ещё не выходить.
Спросишь небрежно: почём у вас травка?
Даром, — ответит бандит.
Как-то всё глупо и как-то неловко:
лампочка гаснет, и рвётся верёвка,
но это ещё не моя остановка,
мне ещё не выходить.
Он погасил задолженность за свет —
за этот свет, сказав: «На этом свете
за свет задолженности больше нет,
а там — посмотрим».
Он держал в секрете
намерения скучные свои,
но разобрал и выбросил бумаги,
сказал звонку у двери не звони,
полил цветы и приспустил все флаги.
Решил было постричь кусты в саду,
да поздно: в тот же миг настала осень,
снял с неба одинокую звезду,
недолго повертел в руках и бросил.
Вернулся в дом, сиявший чистотой,
рассеянно присел на край дивана,
нашёл два слова в голове пустой,
и это были карма и нирвана.
Вздохнул бы, да не знал, о чём вздохнуть.
Чуть задержался у иконостаса,
перекрестился: как бы в добрый путь —
и вышел. И в конце концов, остался.
Всё вернётся когда-нибудь снова, Вы говорите?
Ничего никуда не исчезнет, Вы говорите?
Что ж, давайте-ка выкурим с Вами по сигарете:
иногда просто нужно довериться сигарете…
Ну конечно же всё вернётся, а как иначе?
Ничего никогда не изменится, кто бы спорил…
И мы встретимся с Вами на этой же самой даче —
обсуждая всё тот же вопрос: в чём неправ Тригорин.
Будут так же бомбить — Украину не Украину,
будет ветер нести стаи беженцев издалёка.
Будет так же соседская внучка насиловать окарину,
на которой бедняжка училась играть полвека…
Прибежит пацанёнок с винтовкой — не настоящей,
пригрозит, что сейчас превратит всех гостей в окрошку,
и все взрослые тут же послушно сыграют в ящик —
понарошку, Вы что!.. пока ещё понарошку.
Вдруг заглянет коллега, отпущенный на свободу:
отсидел по доносу — скрывал, мол, что он японец…
вообще же, стоял за победу — за нашу победу,
поклянётся нам в этом, всплакнёт — и уйдёт, непонят.
Ничего не изменится, в общем, — всё повторится,
и никто не посмеет рубить нашу жизнь под корень.
Приезжайте опять — эдак лет через двести-триста:
разберёмся с Тригориным, в чём там неправ Тригорин.
<…>
Ваша корзина пока пуста